Когда уже в восьмом часу вечера комиссар вернулся в провидение, страховки и перестраховки, подчиненные уже ожидали его там. Вид у обоих был недовольный. Ну, как прошел ваш день, какими новостями порадуете, спросил он оживленным тоном, симулируя интерес, которого, как он знал лучше всех, испытывать не мог. День – хуже некуда, однако новости – еще хуже, отвечал инспектор. Лучше бы мы вовсе не поднимались с кровати, добавил агент. Ну, выкладывайте. В жизни еще не расследовал такого нелепого, такого путаного и глупого дела, начал инспектор. Комиссар с удовольствием изъяснил бы свое согласие с этим тезисом словами: Эх, да ты ведь и половины не знаешь, но предпочел промолчать. Инспектор продолжал: В десять утра я был на улице, где живет бывшая прекрасная половина автора письма. Прости, что перебиваю, поспешил вмешаться агент, но это неправильно, нельзя говорить – бывшая прекрасная половина автора письма. Почему. Потому что получается, что половина его теперь уже не прекрасная, а это не так, и надо сказать – прекрасная бывшая половина автора письма. Так еще хуже – выходит, что пол-автора – там, а пол – неизвестно где. Нам отлично известно, где находится пол автора письма, там же, где и потолок. Шутки в сторону, не нравится говорить прекрасная половина, скажи – супруга. Супруга звучит претенциозно и провинциально, ты ведь, знакомя жену с кем-то, не представишь ее своей супругой. Подумаешь, тут и представлять нечего. Комиссар прекратил дискуссию: В другой раз доспорите, а теперь – к делу. А дело-то все в том, что я простоял на улице почти до полудня, а она так и не вышла из дому, что, в общем-то, неудивительно, в городе все вверх тормашками, какие конторы вовсе закрылись, какие-то перешли на неполный рабочий день, так что людям теперь нет необходимости спозаранку бежать на службу. Вот бы и мне так, вздохнул агент. Ну так вышла она в конце-то концов или нет, теряя терпение, вскричал комиссар. Вышла ровно в четверть первого. Такая точность имеет какое-нибудь значение. Нет, господин комиссар, просто я машинально взглянул на часы и засек время – было ровно двенадцать пятнадцать. Ну, дальше давай. Ну, стало быть, зорко следя за проезжавшими мимо такси, чтобы она, не дай бог, не вскочила в одно из них, оставив меня стоять как дурак посреди улицы, я вскоре понял, что куда бы она ни шла, пойдет пешком. И куда же она пошла. Вы будете смеяться, господин комиссар. Очень сомневаюсь. Больше получаса маршировала, словно упражнение делала, скорым шагом, трудно было не отстать, и вдруг я оказался на улице, где живут старик с черной повязкой и девушка в темных очках, проститутка. Она не проститутка, инспектор. Да какая разница, ну, раньше была. Разница в том, что я твой начальник, так что изволь докладывать по существу и точно. Слушаюсь, значит – бывшая проститутка. Говори просто – жена старика с черной повязкой. Слушаюсь. Итак, ты встретил ее на улице, взял в проследку, и что же было потом? Потом она вошла в подъезд дома, где живут остальные, и там осталась. Ну, а ты что делал в это время, обратился комиссар к агенту. Я вел скрытное наблюдение, а потом вышел из засады, чтобы договориться с инспектором о согласованных действиях. И. И решили работать вместе, пока будет такая возможность, сказал инспектор, а потом обговорили план на тот случай, если нам вновь придется действовать порознь. А потом. Ну, раз все равно пауза возникла, а время было к обеду, решили. Сходить пообедать. Нет, господин комиссар, он купил пару сэндвичей, один дал мне, вот и весь наш обед. Комиссар наконец улыбнулся: Медаль тебе на грудь за это, сказал он агенту, а тот, удостоенный шутки, осмелился ответить: Людей и за меньшее награждают. Даже не представляешь, до какой же степени ты прав. Ну, тогда включите и меня в список. Все трое заулыбались, но – недолго, комиссар вскоре опять нахмурился: Ну, дальше-то что было, вопросил он. В половине третьего вся компания вышла оттуда, сказал инспектор, мы были настороже, потому что не знали, есть ли у этого, с повязкой, машина, но если даже и есть, он ею не воспользовался, может, бензин экономит или еще что, и мы пошли следом, и одному-то было нелегко оставаться незамеченным, а представьте, каково двоим. Ну и чем дело кончилось. Кино дело кончилось, в кино они пошли. Запасные выходы проверили, не могли ваши подопечные незаметно от вас выйти во время сеанса. Выход там был один, да и тот заперт, но на всякий случай я приказал билетеру наблюдать за ним примерно полчаса. И никто не вышел, добавил агент. Комиссар почувствовал, что вся эта комедия его утомила: Доложите толково и кратко, что там в сухом остатке, приказал он неприятным голосом. Инспектор взглянул на него удивленно: В остатке, господин комиссар, да ничего там нет в остатке, вышли после сеанса, взяли такси, а мы – другое, в классическом стиле сказали водителю: Полиция, давай за той машиной, и первой сошла жена автора письма. Где. У своего дома, мы ж ведь уже сказали, господин комиссар, что новостей не принесли, а потом такси развезло по домам и остальных. А вы чем занялись. Я занял позицию на первой улице, сказал агент. Я – на второй, сказал инспектор. А потом. Потом – ничего, никто больше не выходил, я простоял там еще около часа, потом сел в такси, заехал за коллегой, и мы вместе вернулись сюда, буквально только что. Мартышкин труд, веско уронил комиссар, пустые хлопоты. Похоже на то, согласился инспектор, но самое интересное – что в этой истории пока ничего такого не произошло, вот допрос автора письма, к примеру, заслуживал внимания и был даже забавен, этот прохвост вертелся как уж под вилами, а потом и вовсе хвост поджал, но вот в дальнейшем мы – как бы это сказать – обмишурились, я говорю про нас с агентом, вы, господин комиссар, должны знать больше, а видеть дальше нашего, если по два раза допрашиваете подозреваемых. Это кто же такие, спросил комиссар. Ну, прежде всего жена доктора, потом ее муж, для меня совершенно ясно, что если делят ложе, то и вину должны делить тоже. Какую вину. Вы, господин комиссар, не хуже меня знаете, какую. А ты предположи, что не знаю, да и поведай без утайки, так в чем же оба они виноваты. А по чьей же вине оказались мы там, где оказались. А где мы оказались. Выборы сорваны, город на осадном положении, в метро взорвана бомба. Ты сам-то веришь тому, что говоришь, осведомился комиссар. Нас ведь сюда для того и прислали, чтобы расследовать дело и арестовать виновную. То есть жену доктора. Да, господин комиссар, для меня приказ министра внутренних дел звучал вполне ясно и двояких толкований не допускал. Министр не утверждал, что жена доктора виновата. Я – всего лишь инспектор полиции и не дослужусь, наверно, до комиссара, но по опыту долгой службы знаю, что полуслово применяют, когда целое произнести нельзя. Как только откроется вакансия, я поддержу твое производство в комиссары, но до тех пор просто обязан сообщить тебе некую истину, которая заключается в том, что жена доктора – вот тебе не полслова, а целых пять – ни в чем не виновата. Инспектор покосился на агента, как бы зовя его на помощь, но одурелое выражение, застывшее на лице у товарища и коллеги и присущее обычно лицам, введенным в гипнотический транс, яснее ясного указывало, что рассчитывать на помощь не стоит. Тогда инспектор осторожно спросил: Вы хотите сказать, господин комиссар, что будем сидеть сложа руки. Хоть сложи, хоть в карманы заложи, как тебе больше нравится. А что же мы скажем министру. Если виновного нет, родить его мы не можем. Хотел бы знать, это ваши слова или министра. Едва ли – министра, я, по крайней мере, ни разу от него их не слышал. И я тоже, хоть и давно в полиции, и на этом я затыкаюсь наглухо, рта больше не открою. Комиссар поднялся, взглянул на часы и сказал так: Пойдите в какой-нибудь ресторанчик, поужинайте, если уж пообедать не пришлось, только не забудьте счет принести. А вы, спросил агент. Я есть не хочу, а если некстати разыграется аппетит, тут есть вода и рогалики. Чувство глубокого уважения, которое я испытываю к вам, господин комиссар, заставляет меня сказать, что вы меня весьма встревожили. Это чем же. Мы ваши подчиненные, нам начальство критиковать не положено, но ведь это вы отвечаете за успех нашего задания, а теперь, по всему видно, решили объявить, что оно провалено. Разве объявить, что подозреваемый невиновен – значит расписаться в провале операции. Да, если операция проводилась ради того, чтобы сделать из невинной виновную. Не ты ли тут только что готов был землю есть, доказывая, что жена доктора – виновна, а теперь чуть ли не на библии клянешься в том, что – нет. Может, и поклялся бы, но только не в присутствии министра. Понимаю, у тебя – семья, карьера, жизнь. Точно так, господин комиссар, и ко всему перечисленному вы вправе прибавить еще и малодушие – тоже мое собственное. Я человечен не менее твоего и не позволю себе зайти так далеко, но посоветую только – отныне возьми этого агента второго класса под свое крыло, ибо у меня предчувствие, что вы друг другу сильно понадобитесь. Инспектор и агент сказали: Тогда – до скорого свидания, и комиссар ответил: Приятного аппетита, ешьте не торопясь. Дверь закрылась.
